[indent] нервы бан чана — комок хаотичных змей — воспалённые, ядовитые, сплетённые в клубки-узлы. его тело — гранитный камень, состоящий из острых углов и боли от долгого сидения на одном месте. и когда чан поднимает свои глаза на часы, зачем-то висящие на стене, то первое мгновение видит лишь мутные узоры, плещущие бешенные танцы. когда же силуэты складываются в единую, цельную картинку, то тошнота накатывает на него ударной волной: время близится к трём ночи.
[indent] пальцы нервно вжимаются в экран, когда по привычке первое — писать ему; когда он набирает знакомое « я скучаю », а потом понимает, что это давно табу. чтобы не думать о самом болезненно, он читает новость за новостью, перелистывает вкладки: в каждой третьей про новую звездную любовь. от чего тошнота подступает вновь. смотрит на улыбчивые [ чужие ] лица, представляя на их месте совсем другие, и разряди под двести двадцать проходятся по рёбрам — подобный удар ожидаем. чану тошно завидовать тем, кого он не знает, но предательское четырёхкамерное срывается с места в один толчок.
[indent] белый шум, облепивший со всех сторон, удущающей омывает волной, и бан чан поднимается, пальцами сжимая край стола. шум вокруг воспринимается как гнетущая тишина; как в тех фильмах, где история главного героя заканчивается сырой ямой и чужими слезами. он выходит из кабинета, щелкает кнопкой лифта, и отсчитывает секунды до: до того, как приедет тот; до того, как начнёт ломить в висках; до того, как пустой офис смениться пустой квартирой. он отсчитывает секунды до, и наживает на кнопку в верх.
[indent] пока едет наверх — вспоминает: как хотелось наивно-искренне, чтобы никуда не уходило яркое счастье, чтобы всё оставалось прежним, чтобы было для них одних [ навсегда ]; только вот оказалось, что он — неподходящий, совершенно тот: полый мальчик, пустой, гнилой; у него от хёнджина осталось сердце вдребезги разбитое на куски. фотографии в рамках, где улыбки у них перманентно-счастливые, не стереть их ни ластиком, ни раствором, пусть и хочется-хочется-хочется [ забыть ]. он разбитой куклой существует в своём чужеродном мире, запираясь подальше от квартиры, где были они вдвоём. у них оказалось всё невзаимным, и отмороженное четырёхкамерное теперь покрывается палью у него в груди.
[indent] пока едет наверх, смотри на отражение себя: нормой для него — фиолётовые круги усталости под глазами; чернота кофе служит другом ему и врагом для лопнувших капилляров вокруг зрачка. выше нормы трата сил; всего себя бан чан отдаёт работе, потому что только она — забытьё; у него в неотправленных на телефоне десятки-сотни сообщений, и каждое, как удар по внутренностям, разрушает сердце.
[indent] бан чан открывает дверь наверх, и его ударяет холодным воздухом — под кожу — до костей; если подойти к краю, то можно увидеть пропасть длинною в семьдесят этажей. ночью сеул красив, и бан чан не отводит глаз от него. кожу колет от холода, и он вспоминает, что в кабинете оставил своё пальто.
[indent] [indent] а потом замечает его;
[indent] движения бан чану сковывает нервная дрожь, в голове набатом « не упади »; страх за кого-то [ чужого ] сжирает всё хорошее внутри. он шагает вперёд, не уверенный, стоит ли звать того, кто завис на самом краю. для кого один шаг — дорога в один конец. мужчина [ мальчик ] на шум к нему оборачивается, и бан чан дарит ему битую-перебитую улыбку, в глубине которой — боль. он взрывается, когда шагает вперед, не уверенный, что сказать:
[indent] — не самый красивый способ покончить с собой. представь, кому-то потом тебя ещё отскребать. — и садиться рядом, глотая с воздухом ночной покой. чужие взгляды — вольтами электричества прожигают чана, он смотрит на мальчика [ мужчину ] и в глазах напротив нет сухости и силы — он такой же сломанный и разбитый. и тогда он решает, что лучше так: — моя первая любовь, с которой я был вместе четыре года, сказал, что разлюбил меня. это было.. четыре месяца назад. а больно так, будто вчера. а какая твоя история?